Вместо вступления:

Старый церковный анекдот: « Послушник спрашивает духовника - " Отче а среди женатых были святые?" " Конечно, - отвечает авва, - причем большинство среди них - мученики"

Что выше - монашество или брак?

1. Брак - хорошо, а монашество - лучше.

Разница по апостолу Павлу между Браком и Девством - хорошо и лучше.
"Посему выдающий замуж свою девицу поступает хорошо; а не выдающий поступает лучше" (1 Кор.7.38)

Святитель Амвросий Медиоланский (ок.333-397):

"Брак хорош, потому что через него найден способ продолжения человечества, но девство лучше, потому что через него стяжается наследие Царства Небесного и небесные награды".

Святитель Иоанн Златоуст (ок.344/354-407):

"Сказав: есть разность между замужнею и девицею, (апостол) здесь объясняет, в чем состоит их различие друг от друга. Отличительным признаком девы и не девы он поставляет не брак и не воздержание, а свободу от забот (у одной) и множество забот (у другой). Не сожитие есть зло, а препятствие к любомудрию".

Апостол Павел: "А я хочу, чтобы вы были без забот. Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене. Есть разность между замужнею и девицею: незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святою и телом и духом; а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу" (1 Кор.7.32-34).

Святитель Иоанн Златоуст (ок.344/354-407): "Сказав: есть разность между замужнею и девицею, (апостол) здесь объясняет, в чем состоит их различие друг от друга. Отличительным признаком девы и не девы он поставляет не брак и не воздержание, а свободу от забот (у одной) и множество забот (у другой). Не сожитие есть зло, а препятствие к любомудрию".

При этом надо помнить, что монашество, строго говоря, это род брака – брак духовный. Монах должен уневеститься Христу. Душа монаха через постриг делается невестой Христовой, как бы вступает в мистический брачный союз с Господом.
Святитель Григорий Богослов:

«Ты вся пребудешь Христова, пока, наконец, увидишь и Самого Христа, Жениха твоего».

Святой отец Церкви 3го века священномученик Мефодий Патарский (Олимпийский):

«Церковь уподобляется цветущему и разнообразнейшему лугу, как украшенная и увенчанная не только цветами девства, но цветами деторождения и воздержания». Очень трогательно, что деторождение и воздержание св. отец ставит рядом.

2. Предпочтение – благочестию

Севериан Габальский (ум. ок. 408): "Павел объяснил причину, почему девство предпочтительнее брака: не относительно сожительства или воздержания от сожительства, но относительно того, что брак полон забот, а девство [позволяет] занимать ум благочестием по Богу".

Святитель Иоанн Златоуст (344/354-407): "Девство и по природе своей - великое дело... И так как многие имели о нем высокое понятие, то, чтобы кто-либо, храня его, не предался беспечности, как бы уже исполнивший все, и не стал нерадеть о прочем, Христос приводит эту притчу (притча о десяти девах (Мф.25.1-13)). , которая может убедить в том, что девство, хотя бы оно было соединено со всеми другими добродетелями, будучи чуждо дел милосердия, осуждается вместе с людьми прелюбодейными; и бесчеловечный, и немилосердный поставляется наравне с ними. И весьма справедливо: теми обладает плотская страсть, неразумными же девами - сребролюбие. Плотская же страсть и сребролюбие не равны между собою в силе; первая сильнее и мучительнее. Потому, чем слабее противник, тем менее заслуживают прощения побежденные девы. Потому-то Христос и называет их юродивыми, что они, совершивши больший подвиг, за несовершение меньшего лишились всего. Светильниками называет Он здесь самый дар девства, чистоту святости, а елеем - человеколюбие, милосердие и помощь бедным".

О девственности телесной и действительной

Святитель Иоанн Златоуст (344/354-407): "Как может быть девственницей та, у которой сожжена совесть? Девственница должна быть чиста не телом только, но и душой, если желает принять святого Жениха... Если надобно устранять даже житейские попечения от этого брачного чертога, как несовместные с его благообразием, то, как будет в состоянии сохранить красоту девства та, внутри которой обитает нечестивый помысел? Хотя тело ее и остается нерастленным, но растлилась лучшая часть ее - душевные помыслы; а что пользы в том, что остаются ограды, когда храм разрушен? Или какая польза оттого, что место престола остается чистым, если самый престол осквернен? А лучше сказать, и тело ее не свободно от осквернения".

Святитель Иоанн Златоуст (344/354-407): "Кто говорит: я девственник по телу, а в душе завидует брату, тот не девственник: его девство растлила связь с завистью. Тщеславный также не девственник: его девство растлила любовь к злословию; вошла (в него) эта страсть - и нарушила его девство. А кто ненавидит своего брата, тот более человекоубийца, чем девственник; и вообще, какой кто одержим бывает злой страстью, ей и растлевает свое девство. Поэтому Павел устраняет (нас) от всех этих злых связей и повелевает нам быть девами, так чтобы добровольно не принимали мы в душу никакого противного помысла".

Святитель Иоанн Златоуст (344/354-407): "Нерастленная душою есть дева , хотя бы она и имела мужа; она девственна истинною, чудною девственностью; самое телесное девство есть последствие и тень этой девственности, а она есть истинное девство".

3. Пути ко спасению

Святитель Иоанн Златоуст (344/354-407) изъясняя притчу о сеятеле (Мф.13.1-8) говорит: "По милосердию Своему, Он не один только указал путь и не сказал, что тот будет отчужден, кто не принесет сторичного плода; спасется, говорит Он, и тот, кто принесет плод в шестьдесят крат, и даже кто в тридцать. Это для того Он сказал, чтобы облегчить нам путь к спасению. Итак, не можешь переносить трудного состояния девства? Вступи в брак и живи целомудренно. Не можешь совершенно расстаться с богатством? Уделяй часть от имения твоего. Для тебя трудно и это бремя? Разделяй с Христом имение твое. Не хочешь отдать Ему всего? Отдай, по крайней мере, половину, или третью часть...".

Условия общественной и семейной жизни не служат препятствием для добродетели

Святитель Иоанн Златоуст (344/354-407): "Я не предлагаю вам ничего неудобоисполнимого; не говорю: не женись; не говорю: оставь город и устранись от дел общественных; но увещеваю, чтобы ты, оставаясь при них, украшался добродетелью. Я желал бы даже, чтобы живущие в городах больше отличались доброй жизнью, нежели удалившиеся в горы. Почему? Потому что из этого произошла бы весьма великая польза. Никто не зажигает светильника, и ставит его под спудом (Матф. 5:15). Поэтому-то желал бы я, чтобы все светильники поставлены были на подсвечниках, чтобы разливался от них великий свет. Возожжем же огонь этого света, и сделаем то, чтобы сидящие во тьме избавились от заблуждения.
Не говори мне: я имею жену и детей, управляю домом,и не могу этого исполнить. Если б ты ничего этого не имел, но оставался беспечным, то никакой не получил бы от этого пользы; а если и при всем этом будешь тщателен, то обогатишься добродетелью. Требуется лишь одно - утверждение духа в добрых расположениях: тогда ни возраст, ни бедность, ни богатство, ни множество дел и ничто другое не может быть нам препятствием. Ведь и старики, и юноши, и женатые, и обязанные воспитывать детей, и ремесленники, и воины успевали исполнять всё повеленное. Даниил был юноша, Иосиф был рабом, Акила был ремесленником, порфиропродательница управляла целым заведением; иной был стражем темничным, иной сотником, как Корнилий, иной имел слабое здоровье, как Тимофей, иной даже бежал от господина, как Онисим: и, однако же, никто из них не был удержан никаким препятствием, но все они вели достославную жизнь, и мужи, и жены, и юноши, и старцы, и рабы, и свободные, и воины, и простолюдины.
Итак, не будем прикрываться бесполезными и пустыми извинениями, но утвердим в себе доброе намерение. Тогда, какое бы ни было наше звание, мы, без сомнения, сохраним добродетель, и сподобимся грядущих благ благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава и честь, ныне и присно и во веки веков. Аминь"

Новом Завете и в учении Церкви существует лишь одно понятие Царства Божия, предвосхищаемого христианским опытом и верой. Это предвосхищение и этот опыт возможны и в браке, и в безбрачии.

Специфически христианский брак заключается в преображении естественной взаимной любви мужа и жены: естественная любовь становится вечным союзом, не расторжимым даже смертью. Брак есть таинство, в котором осуществляется радость будущего Царства, брачный пир Агнца (Откр 19: 7-9), единство Христа и Церкви (Еф 5: 32). Не плотское удовлетворение, не социальное благополучие и даже не обеспечение потомства являются конечным смыслом брака, а предвосхищение вечной радости Царства Божия.

Но безбрачие и, в частности, монашеская жизнь находят в Священном Писании то же самое оправдание и тот же смысл. Сам Христос сказал, что «когда из мертвых воскреснут, тогда не будут не жениться, ни замуж выходить, но будут как ангелы на небесах» (Мк 12: 25). Этот евангельский текст не отрицает, что христианский брак, по образу Христа и Церкви, потеряет свою реальность в Царстве Божием, но указывает на то, что человеческие отношения не будут больше «плотяными». Эта «бесплотность» будущей вечной жизни и может предвосхищаться в монашестве, которое и почитается в православном предании как «ангельское житие».

«Есть скопцы, - говорит Христос, - которые из чрева матерного родились так... и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного» (Мф 19: 12). Бесчисленный собор святых и преподобных, вслед за Иоанном Предтечей, апостолом Павлом и «ста сорока четырьмя тысячами, искупленными от земли» (Откр 14: 3), угодили Богу безбрачием и монашеской жизнью.

В первые века христианства святые отцы и церковные писатели часто призывали к безбрачию и монашеству. В этом раннехристианском превозношении безбрачия, может быть, сыграла роль вновь осознанная очевидность несовместимости христианской этики с нравственной распущенностью Древнего мира: стать христианином означало выход из мира, разрыв со всеми его ценностями. Безбрачие было для многих самым наглядным и верным способом осуществить в личной жизни надмирный и эсхатологический порыв христианства. Но, несмотря на частое превозношение монашества как высшего христианского пути, древняя Церковь всегда сохраняла сознание положительной ценности брака. Она признала повсеместно, что брак есть Таинство, тогда как монашество признавалось таинством только некоторыми церковными писателями.

И брак, и монашество являются жизненными путями, в которых возвещаемое в Евангелии Царство Божие должно стать преобразующей силой, предвосхищающей явление последнего дня. Церковь благословляет как брак «во Христе», запечатленный Евхаристией, так и безбрачие во имя Христово, являющее образ «ангельской» жизни. Она отнюдь не поощряет ни брак, если он заключен только как временный договор или как удовлетворение плотских потребностей, ни безбрачие, основанное на эгоизме и самооборонительной безответственности.

Христианский брак предполагает жертвенность, семейную ответственность, зрелость тела и души. Так и христианское безбрачие невозможно без молитвы, поста, послушания, смирения, любви и подвига. Современная психология не впервые открыла факт, что безбрачие несовместимо с «нормальной» человеческой жизнью; между христианским пониманием человека и заключениями психоанализа есть только одна разница: они по-разному определяют норму человечности. Для христианства эта норма не в падшем эмпирическом человечестве, а в прославленном и преображенном Человеке, явленном во Христе, и эта норма достигается освященной веками монашеской дисциплиной и подвигом. При этих дисциплине и подвиге плотская чистота и безбрачие становятся возможным и радостным образом жизни. Без них безбрачное состояние не может быть ничем иным, как ненужным и противоестественным бременем.

Святые отцы знали - лучше иногда, чем многие современные психологи, - что человеческий инстинкт, влекущий его к любви и деторождению, не может быть выделен из всей совокупности человеческого образа жизни. Его нельзя упразднить, а можно только преобразить и очистить, превращая его в любовь к Богу и ближнему, через молитву, пост и послушание.

Трагедия современного католичества, в связи с вопросом о женатом священстве, заключается как раз в том, что целибат остается обязательным, тогда как вся духовная дисциплина, дававшая ему весь его смысл, целиком отбрасывается. Ежедневное исполнение литургического круга («бревиарий»), ежедневное служение мессы, особая, «священническая» духовность, изолирующая священника от мира, соблюдение постов - все это отброшено. Ежедневная жизнь священника ничем не отличается - ни в еде, ни в питье, ни в форме заработка, ни в молитвенной дисциплине - от жизни рядового мирянина. Пастырская ответственность все больше определяется как включение в борьбу за социальные, политические и, вообще, «мирские» ценности. Все это делается из самых добрых чувств и намерений, но, очевидно, исключает традиционное католическое представление о священстве и связанные с ним духовные ценности.

Но в православии целибат, практикуемый ради карьерных соображений - как ступень к епископству, - был и есть еще большая духовная опасность. Предание Церкви единодушно утверждает, что подлинное безбрачие и чистота достижимы только в рамках монастырского устава. Только отдельные, особо сильные личности способны осуществить монашеский идеал, живя в миру, да и то при условии, что они обладают самой высшей и трудной из добродетелей - смирением.

Утверждая нормальность женатого священства, Православная Церковь всегда признавала монашество как высочайшее свидетельство о силе Царства Божия в человеческой жизни. Вслед за ветхозаветными пророками и мучениками («мартирами» - «свидетелями») раннего христианства монашество всегда понималось как победа человека над злом, как освобождение его от рабства плоти, как высшее служение Богу. Являя образ светящейся, радостной, осмысленной жизни, служа Богу и людям, святые монахи были живыми свидетелями того, что Царство Божие действительно наступило. Именно им удавалось показать, что в христианстве заключена тайна мира, не только лучшего, но поистине нового, радикально иного. Истинное монашество есть, может быть, как раз то служение, в котором - больше, чем в чем-либо другом, - нуждается современный мир.

Митрополит АНТОНИЙ БЛУМ

Утверждение, будто целью брака является деторождение, не только спорна, но для православного богословия просто неприемлема. Цель брака есть брак. Рождение детей - его составная часть, но в брак не вступают для того, чтобы иметь детей; в брак вступают для того, чтобы осуществить жизнь взаимной любви, то есть преодоление индивидуальной изолированности, расширение личности, которое один немецкий автор называет «жизнью единой личности в двух лицах».

У нас, в православии , существует богословие материи, богословие тела, основанное на том положении, что Бог создал человека как существо не только духовное или душевное, но также и материальное, связанное с совокупностью всего видимого и осязаемого творения, - богословие, основанное прежде всего на Воплощении. Воплощение это не просто Божественный акт, в котором Бог становится человеком; это такое Божественное действие, в котором Бог принимает на Себя видимое и осязаемое вещество созданного Им мира. Он соединяется не только с человечеством, Он соединяется с космической реальностью материи, и наше отношение к материи очень отлично от так часто встречающегося монофизитского отношения к ней.

Брак как образ высшей радости. Брак Агнца. Церковь: цель и становление.

Брак и монашество являются двумя аспектами церковной природы, церковной сущности. Брак и монашество не являются в церковном опыте просто образом жизни, какой выбирают одни или другие люди; брак и монашество являются как бы двумя сторонами, двумя выражениями, исчерпывающими собою, с определенной точки зрения, природу Церкви.
Если вы вчитываетесь в Ветхий, да и в Новый Завет, особенно в книгу Откровения, вы увидите, что образ брака является образом полноты жизни, завершенности, совершенства жизни. Брак представляется в этом отношении всеконечной победой любви, то есть предельным торжеством Бога, но не над человеком: Бог над человеком не торжествует, а торжеством Бога в самом человеке, осуществлением всей полноты и Божественной, и человеческой жизни. Ветхий Завет нам дает множество образов полноты, счастья, радости, блаженства в картинах брачной любви; а в Новом Завете, в книге Откровения, говорится о браке Агнца, о том соединении в любви - любви уже нерасторжимой, любви и победившей, и победоносной, - которая соединяет всю тварь с Богом.

В Церкви есть два совершенно различных аспекта. Она - чудо встречи Бога и человека, всей твари с Богом; она - чудо и ликование о том, что Бог так бесконечно близок и стал таким родным, таким своим… В этом отношении в Церкви есть глубокое ликование, и Церковь - не просто человеческое общество, не просто общество людей, которые во имя Божие собраны, которые послушны Его заветам, которые живут Его дарами; Церковь - чудо гораздо большее. Это тело, живое тело, организм, который одновременно и Божественный, и человеческий, в котором на равных началах - потому что любовь неравных делает равными - Бог и человек встречаются, соединяются, делаются неразлучными. Церковь - место, где совершается это чудо встречи, взаимно отдающейся любви, вечности уже пришедшей, победы любви над всякой рознью.
В этом отношении Церковь уже теперь, в каком-то смысле, содержит в себе брак Агнца. Святые - да что я говорю: не только святые, но и грешники это знают: в какой-то момент вдруг мы чувствуем, что Бог - так близок; что Его - любовь столь ласкова и тиха; что такое счастье - Его знать и быть Им любимым, и посильно отвечать любовью на любовь. И вместе с тем,.. в Церкви бросается в глаза - человеческая немощь, хрупкость, грех. Но мы знаем, что, несмотря на это, Церковь - больше всего этого.

Так бывает иногда в семьях: большая, глубокая, сильная любовь соединила и держит людей, которые когда-то друг друга увидели, какие они есть в глазах Божиих, - облеченными в славу, в красоту, глубокими. А окружающие видят порой только трудности, напряжение в этой семье, слышат спор и не понимают, что за ним стоит такая глубокая, сильная любовь, что только потому возможен этот спор, это бурное, мучительное становление, что есть эта ничем неколебимая любовь.
Это мы видим в Ветхом Завете между человечеством и Богом; мы видим постоянно спор между Богом и человеком, мы видим, что минутами делается темно и тогда в этой темноте сплетаются в мучительной борьбе Иаков и Ангел Божий. И пока темно, эта битва будет продолжаться, и будет преодолевать то Ангел - то грешник, то Бог - то человек. Но в этом сплетении сил, в этом противопоставлении, в этом борении происходит нечто очень глубокое, потому что когда рассветает, Иаков поднимает глаза и узнает, что он всю ночь боролся с Ангелом, и кланяется ему в землю, и просит его благословения (Быт. 32,24 и сл.).
Так бывает и в Церкви. Есть видимое: это борьба Иакова с Ангелом в потемках непонимания, в потемках становления, в какой-то муке неполноты, которая рвется к полноте и потеряла к ней путь; и вместе с этим, самое борение говорит о том, что Бог и человек связались неразлучно, навсегда друг с другом и что ничто не может их друг от друга оторвать. В этом - чудо Церкви: в ее мучительном становлении, в ее мучительной внутренней жизни, где человеческое и Божественное переплелись, становятся едиными, но еще не всегда в каждом из нас достигли этого единства. И однако, это уже встреча навсегда, это уже соединение навсегда, это уже какое-то предчувствие, а минутами и предвкушение того, что придет время, когда борение будет преодолено и останется только несказанная радость твари, соединившейся со своим Творцом.

Тождество брака и монашества.

1

И вот, в Церкви брак и монашество являются выражением этого сложного сочетания уже одержанной победы и испытанного торжества любви - и того крестного пути, который должен привести когда-то весь мир в Царство Божие. Если вы вдумаетесь в основные черты взаимного отношения брака и монашества, вы увидите, что в них очень много сходства. Первый обет, который дает монах при пострижении, первый ответ на вопрос постригающего: «Обязуешься ли ты пребыть в этом братстве до твоей смерти?» - воспринимается обычно, согласно практике и опыту Церкви, как обязательство, вступив в братство, его не покидать, вступив в монастырь, из него не выходить. Но за этим стоит, конечно, гораздо больше; за этим стоит верность и устойчивость: верность первой или окончательной своей любви и устойчивость, то есть готовность, каковы бы ни были обстоятельства, несмотря на напор всех враждебных сил, остаться лицом к лицу с теми, кого выбрала наша любовь. Эта устойчивость для монаха значит, что он будет стоять перед лицом Божиим, каково бы ни было его настроение, каковы бы ни были обстоятельства; будет стоять перед Божиим лицом, поклоняясь и служа, никогда не отвернется от Того, Кого полюбил и Кому обещал свою жизнь и сердце.
В брачной жизни мы говорим о верности брачной, и это, в сущности, тоже обет такой устойчивости (я говорю сейчас, конечно, не о тех браках, которые являются результатом случайности, а о таких, которые являются результатом зрелого выбора).

Но будь то монашество, будь то брак - все начинается с того, что мы серьезно, вдумчиво, сердечно делаем выбор; выбор любви и выбор веры - то, что мы этому выбору останемся верны навсегда. Это называется брачная верность, это называется монашеская устойчивость, стабильность, и без этого не может быть ничего дальнейшего.

2

Дальше мы говорим о монашеских обетах бедности, нестяжательности, послушания, целомудрия. Но ведь они так же реальны в брачной жизни, как они реальны в монашеской! Бедность как материальное состояние - только один из аспектов подлинной бедности; быть обездоленным материально еще не значит быть евангельски бедным… Вы помните первую заповедь блаженства: Блаженны нищие духом, ибо тех есть Царство Небесное . Блаженны те, кто понимают, что они - ничто, что у них ничего нет собственного; но сверх того - кто, пользуясь всем тем, что жизнь дает: самим существованием, жизнью, дружбой, родством, едой, питьем, кровом, воздухом, красотой, истиной и т.д., - зная, что ничто из этого им не принадлежит, умеет распознать, что все, что у них есть, есть знак Божественной любви или человеческой любви. А в тот момент, когда мы можем сказать о какой-нибудь вещи: она моя, никто не может у меня ее отнять и никто не может мне ее дать, потому что она принадлежит мне по праву, - мы эту вещь изымаем, исключаем из чуда любви. Только когда мы сознаем, что все, что у нас есть, говорит о любви, когда нет у нас больше прав, нет ничего «нашего», тогда мы вошли в Царство любви… Обет бедности, искание нищенства духовного, которое Христос предлагает не каким-то отдельным людям, а всякому христианину, равно необходимы и человеку в браке, и человеку в монашестве, потому что без них нет Царства Божия. Если человек не достигает этого в браке, то у него будет брак земной, который не раскроется в измерение вечности и Царства. Если монах будет голодать, холодать и ничем не обладать, но не вырастет в меру именно этой отрешенности, этой свободы, то он не будет в Царстве Божием…

3

Следующий обет монашества о послушании. Послушание мы всегда понимаем как подчиненность, подвластность, и в педагогическом порядке воспитания монаха, воспитания ребенка послушание так и выражается, и представляется. Но послушание есть в основе своей что-то совершенно иное. Послушание - это то состояние человека, который слушает, прислушивается, который склоняет свой слух с тем, чтобы услышать…. Послушание - это живое, стремительное желание человека все воспринять: не только услышать слова, но уловить мысль; не только уловить мысль, но понять, почему эта мысль родилась и нашла себе выражение, из каких глубин опыта этого человека идут эти слова.
Так относится послушник, молодой монах к своему старцу, но так относится и старец к своему послушнику и к своему наставнику, потому что только тот может другого учить и вести, кто сам является учеником и послушником. В конечном итоге, послушание человеку должно пойти гораздо дальше, чем этот человек; вслушиваясь в то, что говорит старец, послушник должен услышать то, что Бог через этого старца ему говорит. Не напрасно Христос говорит: Один у вас Наставник - Христос (Мф. 23, 10). Условие, при котором старец может чему-то научить послушника, это внутренняя прозрачность, такая прозрачность, которая давала бы свету Самого Христа пролиться через него и достигнуть ученика.
…Но этот закон послушания, это прислушивание, внимание к другому человеку является также законом всех человеческих отношений, и особенно брачных. Если два человека, вступившие в брак, через пристрастие, через ослепленность друг другом не превратят один другого в идол, закрывающий им Бога, если оба будут одновременно прислушиваться друг к другу и вслушиваться в Бога, становиться прозрачными Божиему воздействию, так чтобы свет Божий мог пролиться на возлюбленного, тогда осуществляется та же самая заповедь послушания. И здесь оказывается, что послушание и свобода не только совместимы, но что они так глубоко сплетены, что составляют одно. Тот свободен, кто любим и кто любит, кто освободился от себя, кто перенес центр тяжести всего себя, всей своей жизни в другого, будь то в человека (если этот человек не сделан идолом через богоподобное поклонение ему), будь то в Самого Бога. Свобода - это состояние любви…Когда мы говорим о любви, мы говорим об очень сложном чувстве и состоянии, но в конечном итоге любовь, как мы ее видим в Боге, во Христе, это то состояние души, то отношение к другому, при котором человек себя забывает до конца и помнит только любимого; состояние, при котором человек для себя, субъективно, перестает существовать, он существует только потому, что он любим и утвержден другим - человеком, Богом.
Свобода, послушание, взаимная внимательность в конечном итоге восходят к своему первоисточнику - будь то в браке, будь то в монашестве. Это способность, но это тоже и подвиг, когда мы себе сами говорим: отойди от меня, сатана, сойди с пути! Я не хочу уже прислушиваться к себе, я хочу всецело вслушиваться в другого человека, всецело вслушиваться в Бога… Это состояние послушания по отношению к старцу, это состояние послушания по отношению к другому человеку; без этого другой человек никогда не почувствует, что он имеет объективное, реальное значение для вас.

4

И наконец, одно слово о целомудрии. О целомудрии мы всегда думаем в телесных категориях… Целомудрия нельзя достичь одной сдержанностью или дисциплиной тела; нельзя также достичь этого только и просто дисциплиной воображения. Можно достичь его только своеобразным подходом, одним из аспектов любви, когда мы на другого смотрим и верой и любовью прозреваем в нем человека, возлюбленного Богом, сотворенного для вечной жизни, искупленного всей жизнью, страстью и смертью Христа, человека, которого Бог нам поручил, чтобы мы ему открыли путь вечной жизни. В момент, когда мы на человека так можем смотреть, мы делаемся целомудренными и в мыслях, и в плоти; и это единственный способ, который может до конца нас уцеломудрить. Но это отношение - не физическое; это отношение духовное, даже не душевное; и оно имеет место не только в монашестве, но и в браке, потому что в браке муж и жена должны осознавать, что они друг другу даны Богом, Который их взаимно друг другу поручил, чтобы они друг друга оберегли, сохранили, освятили, открыли друг другу путь вечной жизни; и не такой вечной жизни, которая была бы в противоречии с жизнью земной, но жизни, где все земное, через благодать, через таинства, через приобщение Божественности, получает измерение вечности.

Таким образом, в браке и в монашестве - монашеская устойчивость и брачная верность, обет нестяжательности или бедности и блаженство нищих духом (потому что только они входят в Царство любви), обет послушания, который является предельным вниманием в человеке к тому, что Божие, и через человека - к гласу Божию; обет целомудрия, который заключается в том, чтобы видеть в человеке все, что он есть в его нетленной святости и красоте, и служить этому, - все это совпадает.

ОСИПОВ АЛЕКСЕЙ ИЛЬИЧ

Профессор Московской Духовной, доктор богословия.

Семейная жизнь дает еще большую возможность видеть, какие страсти в нас живут. Сталкиваются два эго, две лени, два желания, чтобы за ним только ухаживали. Семейная жизнь – это изумительное средство для познания своих страстей. Настоящий христианин вечно будет благодарить Бога за то, что Он дал ему (ей), увидеть, что в душе живет, потому что в семье – ближайшее соприкосновение. Если человек искренне относится к своей вере, то он увидит, какие страсти обладают им, что он с ними справиться не может, что это грозит подчас расколом семейной жизни, трагедией для детей. Причина – только страсть и больше ничего.

Неважно, монах ты или семейный, главное, избрать: Христос или антихрист. Никто из тех, кто не познал своих страстей и не увидел, что он сам с ними не справится, никто христианином стать не может.

— Не думайте, будто монашество духовно выше семейной жизни или семейная жизнь выше монашества. Каждому предложен свой путь. Макарий Египетский, которого называли «земным богом», был послан поучиться у двух замужних женщин, и ушел действительно наученным. Антонию Великому пришлось учиться аскетике у бедного сапожника в Александрии. Поэтому мы не знаем, какой путь духовно выше. Просто монашество дает возможность человеку раскрыть свои духовные возможности без суеты.

Почитайте «Добротолюбие», где святые Отцы пишут, что многие подвижники достигали великих духовных дарований: исцеляли больных, воскрешали мертвых, имели дар предсказания и … кончали очень плохо – самоубийством.

Самое ужасное, что может быть в нашей человеческой жизни – это нарушить закон любви. Исполнить его – вот что требуется от христианина. Семья – великолепное условие для этого, великое благо. Здесь так страстишки друг друга обтесывают, только держись, бывают и искры, и громы с молниями. В семье происходит глубокое познание друг друга и самого себя. О, здесь можно стать настоящим христианином, кушая на здоровье, высыпаясь досыта. Закон таков: ешь, но не объедайся; спи, но не пересыпай; выпей, но не напивайся. Христианство - это не самоистязание, это – брак в Канне Галилейской: Христос пришел туда, и ел, и пил, и пел песни, - нет сомнения, хотя об этом не написано, но в углу Он не сидел.

Так что не беспокойтесь, семейная жизнь - это такое же великолепное средство для осуществления христианства в себе, как и монашество. И что из них выше, знает только Бог.

О БРАКЕ

Будучи монахом, я, конечно, ничего не могу сказать о браке исходя из собственного опыта. То, на чем я основываюсь, - опыт общения с очень многими людьми, в том числе семейными парами, с которыми я знаком близко и с которыми общался на протяжении многих лет.
Церковью брак воспринимается как таинство, причем таинством является не столько венчание, сколько сам брак как союз мужчины и женщины. Ни одна религия, ни одно мировоззрение не относится к браку так, как христианство, благословляющее чудо соединения двух людей в единую плоть, единую душу и единый дух.
Далеко не всегда прочность брака обеспечивается венчанием. Бывает, что люди вступили в церковный брак, над ними было совершено венчание по всем канонам, а брак не сохранился, распался. И наоборот, можно привести множество примеров, когда по тем или иным причинам супруги не венчались, но при этом в течение многих лет жили как единое неразрывное целое, как прочная христианская семья.

Мне думается, что существует два типа брака. Первый - брак как таинство, второй - брак как сожительство. Брак как таинство - это когда два человека соединены друг с другом настолько полно, глубоко и нераздельно, что не мыслят себе жизни друг без друга, когда они дают обет верности друг другу не только на земную жизнь, но и на всю последующую вечность.

Образом брака как таинства может служить судьба первой в истории супружеской пары - Адама и Евы. Они были созданы для совместного существования, Господь дал их одного другому. Они приняли друг друга как дар, у них не было выбора, не было колебаний. Они вместе жили в раю, вместе были изгнаны из рая, вместе начинали жизнь на земле, вместе растили детей, вместе пережили смерть Авеля и другие скорби, выпавшие на их долю. Они отошли в мир иной и вместе оказались в аду. На иконе Сошествия во ад изображен Христос, выводящий из ада этих двух людей, которые сохранили верность друг другу как в раю, так и в аду, как в радости, так и в скорби, как в дни успехов, так и в моменты падений. Они вместе жили, вместе умерли и вместе воскресли. Речь идет уже не о двух человеческих судьбах, но об одной судьбе двух людей, связанных неразрывно, навечно.
Таинственным является брак, который заключен по любви, по взаимному согласию, но вырос в нечто гораздо большее, чем первоначальная влюбленность. В таком браке у супругов является решимость переживать вместе не только светлые, но и скорбные моменты, не только все доброе и прекрасное, но и то горькое, с чем неизбежно связана земная жизнь.

Часто брак начинается с подлинной, горячей, искренней влюбленности. Люди дают обет верности друг другу, находясь в состоянии порыва, полета, вдохновения, а иногда и упоения, ослепления. Влюбленные поначалу видят друг в друге только хорошее, идеализируют друг друга. Но упоение со временем проходит, праздник сменяется буднями, и тогда супруги начинают с горечью прозревать недостатки друг друга. Многое из того, что раньше казалось ярким и прекрасным, вдруг оказывается тусклым, бесцветным, темным. Такое прозрение может наступить и через несколько месяцев, и через несколько лет. Если супругам удается преодолеть этот кризис, пережить его вместе, брак сохраняется, если не удается, брак дает трещину и дело начинает идти к разводу.
Брак как таинство может состояться только в том случае, если он с самого начала - и даже еще до начала - будет соответствовать тем требованиям, которые предъявляет к браку христианская Церковь. Почему Церковь установила строгие правила, касающиеся, в частности, взаимоотношений между женихом и невестой до брака?

Почему существуют отдельно обручение и венчание, которые в древности совершались в разное время, и временной промежуток между ними составлял порой несколько лет? Сейчас, как правило, и обручение, и венчание совершаются одновременно, но изначальный смысл этих двух событий совершенно разный. Обручение свидетельствовало, что мужчина и женщина решились принадлежать друг другу, что они дали друг другу обет верности, то есть, по сути дела, уже вступили в брак, но их брак до венчания еще не является полноценной семейной жизнью: они, в частности, должны воздерживаться от супружеского общения. Они встречаются и расстаются, и этот опыт совместного пребывания и разлуки закладывает тот фундамент, на котором затем будет построено прочное здание брака.

В наше время брак нередко распадается именно потому, что у него не было прочной основы: все было построено на мимолетном увлечении, когда люди, не успев вбить в землю сваи, определить, каким должен быть "дизайн" их будущего дома, сразу же начинают возводить стены. Такой дом неизбежно оказывается построенным на песке. Подули ветры, разлились реки - и он падает. Церковь именно потому устанавливает для супругов подготовительный срок, чтобы мужчина и женщина сумели построить брак не только на страстном половом влечении, но на чем-то гораздо более глубоком - на душевном, духовном и эмоциональном единении, на совместном желании отдать жизнь друг другу.
Таинственный брак заключается, если можно так сказать, на горячее сердце, но на трезвую голову. Спешка здесь неуместна. Мужчина и женщина должны иметь достаточно времени, чтобы первое увлечение, которое рискует пройти, было испытано временем. Опыт совместного и раздельного пребывания должен дать им ответ на вопрос, готовы ли они жить вместе, готов ли каждый из них сказать: "Да, это именно тот человек, с которым я могу разделить всю свою жизнь, которому могу отдать все, что у меня есть".
Нельзя заключать брак, если у одной из сторон остаются хоть какие-то сомнения относительно правильности выбора. Нельзя идти под венец, если где-то, пусть даже на самом отдаленном горизонте сознания, присутствует "третий". До тех пор, пока остается двойственность, пока остаются сомнения и колебания, с заключением брачного союза спешить нельзя. Если же подготовительный период прошел, а люди не только не разлюбили друг друга, но, наоборот, еще крепче привязались друг к другу, сроднились, поняли, что они готовы соединить свои судьбы, тогда после венчания их брак получает завершение, обретает полноту через физическую близость.
Существует ложное, ошибочное мнение - что Церковь против супружеского общения, что оно, по учению Церкви, должно быть сведено к минимуму. Некоторые священнослужители распространяют мнение, выдавая его за учение Церкви, о том, что общение супругов в браке допустимо исключительно с целью чадородия, то есть для зачатия ребенка; в течение всего остального времени от полового общения надо воздерживаться. Это не учение Церкви и никогда таковым не было. Бог не создал бы людей такими, какие они есть, не вложил бы в мужчину и женщину влечение к друг к другу, если все это было нужно исключительно ради деторождения. Супружеская близость имеет свою ценность и свой смысл, являясь неотъемлемой частью брачного союза. Конечно, Церковь устанавливает определенные дни и периоды, когда супруги призываются воздерживаться от брачного общения - это время Великого и других постов, то есть то время, которое дается Церковью для того, чтобы люди могли сконцентрироваться на духовной жизни, время аскетического подвига, испытания. Обращаясь к супругам, апостол Павел говорит: "Не уклоняйтесь друг от друга, разве по согласию, на время, для упражнения в посте и молитве, а потом опять будьте вместе, чтобы не искушал вас сатана невоздержанием вашим" (1 Кор. 7:5).

Брак - это возможность для супругов постоянно открывать что-то друг в друге, заново узнавать друг друга. В этом смысле жизнь в браке можно сравнить с жизнью религиозной, с богообщением. Внешние формы нашего общения с Богом изо дня в день одни и те же. Мы читаем одни и те же молитвы, приходим на одну и ту же Литургию - все это остается неизменным в течение всей нашей жизни. Но при этом, если мы серьезно и глубоко живем религиозной жизнью, мы каждый раз открываем в привычных словах новый смысл и новое содержание. И Бог открывается нам через эти молитвы и богослужения всякий раз по-иному, по-новому. Каждая Литургия, каждая встреча с Богом в молитве - это некое открытие. В богообщении нет ничего однообразного, рутинного, будничного, обыденного. Так и в браке. В нем супруги, несмотря на то, что привыкают друг к другу, узнают привычки, способности и возможности друг друга, тем не менее не перестают открывать друг друга, и их совместная жизнь не перестает быть праздником ежедневного откровения, обретения чего-то нового и прекрасного в близком человеке. Свежесть взаимного восприятия в таком браке не проходит, не исчезает. Цветы, с которых началось общение влюбленных в юности, не увядают, остаются вечно цветущими.

Супруги в браке призваны взаимно дополнять друг друга. Очень важно научиться видеть и ценить в другом то, чего нет у тебя.

В браке люди осознают, что, если бы они не встретились, они оставались бы неполноценными, незавершенными. Это не означает, конечно, что брак является единственной возможностью самореализации. Есть и другие пути. Есть и путь безбрачия, путь монашества, когда все то, чего человеку не хватает, восполняется в нем не другой человеческой личностью, но Самим Богом, когда сама божественная благодать "немощная врачует и оскудевающая восполняет".

Чем брак как сожительство отличается от брака как таинство? Брак как сожительство означает, что в какой-то момент судьба свела двух людей, но между ними нет той общности, того единства, которое необходимо для брака, чтобы он стал таинством. Живут двое - и у каждого своя жизнь, свои интересы. Они давно бы развелись, но жизненные обстоятельства заставляют их оставаться вместе, потому что, например, невозможно разделить квартиру. Такой брак, - будь он "венчанный" или "невенчанный", - не обладает теми качествами, которыми должен обладать христианский брак, когда, как говорит апостол Павел, муж является для жены тем же, чем Христос для Церкви, и жена для мужа тем же, чем Церковь для Христа. В таком браке отсутствует тесная, неразрывная взаимосвязь, верность, жертвенная любовь. Люди в таком браке не переступают через свой эгоизм и, прожив вместе много лет, остаются замкнутыми каждый на самом себе, а значит, чужими друг другу.
У всякого брака, начавшегося как простое сожительство, есть потенциал перерастания в таинство, если супруги работают над собой, если они стремятся уподобиться соответственно Христу и Церкви. Брак, который начался как сожительство, может обрести новое качество, если супруги воспринимают брак как возможность вырасти в некое новое единство, выйти в иное измерение, преодолеть свой эгоизм и замкнутость. Очень важно научиться вместе переносить испытания. Не менее важно учиться переносить недостатки друг друга. Нет людей и супружеских пар, у которых не было бы недостатков. Нет семей, где все проходило бы идеально и гладко. Но, если супруги хотят, чтобы их брак был таинством, если хотят создать настоящую, полноценную семью, они должны бороться с недостатками вместе, воспринимая их не как недостатки другой половины, но как свои собственные.
Очень важно, чтобы не было и другой крайности, когда взаимная привязанность, любовь и верность становятся источником ревности, деспотизма и духовного насилия. Это случается, когда один из супругов воспринимает другую половину как собственность, подозревает его или ее в неверности, во всем видит угрозу. Очень важно, чтобы при духовном, душевном и телесном единстве супруги умели не посягать на свободу другого, уважать в нем личность, чтобы каждый признавал за другим право на возможность иметь и какую-то свою жизнь помимо той, что протекает в семейном кругу. Эта свобода, естественно, не должна быть свободой от брачных уз, от нравственных норм, но она должна помочь человеку раскрывать в браке, как и в других сторонах жизни, свою индивидуальность.

Особая тема - дети. Когда в семье рождается первый ребенок, брачные отношения супругов вступают в новую фазу: появляется третье лицо, которое, особенно в первые годы своей жизни, находится в полной зависимости от родителей - не только физической, материальной, но и духовной. Все то, что происходит с родителями и между родителями, неизбежно сказывается на детях. Если брак родителей является таинственным, полноценным христианским браком, который основан на любви и самопожертвовании, если супруги посещают церковь, вместе молятся, с ранних лет приобщают ребенка к церковной жизни, к той благодати, которую дети получают неосознанно, но которая дается им столь же обильно, а иногда и более обильно, чем взрослым, то в такой семье ребенок растет в гармонии с родителями, с окружающими, с самим собой и с Богом. Если же в отношениях супругов существует дисгармония, если их совместное бытие является в лучшем случае сожительством, то ребенок не может впитать в себя чувство единства и единения со своими родителями, ибо этого чувства нет между ними.
Что происходит с людьми, если их брак не состоялся? Они либо разводятся, либо продолжают жить вместе в силу тех или иных внешних обстоятельств. И здесь трудно сказать, что лучше.
С одной стороны, конечно, всякий развод - это трагедия. Церковь не приветствует развод, считая его явлением противоестественным, ибо если союз между мужчиной и женщиной заключен, то он должен продолжаться и в этой, и в будущей жизни. С другой стороны, Христос говорит, что развод допустим по вине любодеяния (Мф. 5:32). Бывают и другие ситуации, когда развод не только допустим, но и желателен. Есть семьи, где совместная жизнь превращается в пытку, например, когда один из супругов страдает алкоголизмом или наркоманией, когда в семье постоянные скандалы, ссоры, когда муж избивает жену или детей и т. д. Я не думаю, что в этом случае, даже если брак был венчанным, Церковь будет настаивать на сохранении семьи.

Бывают случаи, когда брак, сохраняясь "де-юре", распадается "де-факто", когда супруги живут каждый своей жизнью, изменяют друг другу, но при этом почему-то считают, что ради детей нужно сохранять видимость семьи, потому что, если они разведутся, дети будут травмированы. Действительно, развод родителей, как правило, становится для детей глубокой травмой, раной, которая может не зажить в течение всей их последующей жизни. Более того, неполные семьи - семьи, в которых нет либо отца, либо матери - часто оказываются причиной многих трудностей для ребенка, потому что у него отсутствует опыт полноценных и полнокровных семейных взаимоотношений. В деле воспитании ребенка у каждого из родителей разные и взаимодополняющие функции - что-то дает ребенку отец, чего не может дать мать, что-то, что недоступно отцу, дает мать. Но если взрослые только делают вид, что все у них прекрасно, тогда как на самом деле это не так, дети чувствуют фальшь, причем, гораздо тоньше, чем взрослые. Детей не обманешь. Они, может быть, не сумеют этого рационально объяснить, но на подсознательном и на эмоциональном уровнях будут ощущать ложь. Неизвестно, что в таком случае лучше для родителей - развестись или продолжать создавать видимость семьи.

Хотел бы еще раз подчеркнуть: для того, чтобы брак осуществился как таинство, необходимо строго следовать христианским нравственным установкам. Не надо думать, что если Церковь, например, рекомендует будущим супругам до венчания воздерживаться от супружеской близости, то это требование основано на каких-то устаревших средневековых нормах, и что, поскольку сейчас молодежь живет по-другому, то все это соблюдать не обязательно. Эти нормы были установлены не случайно. Они проверены в течение многих веков жизнью многих поколений. В наше время многие браки распадаются, именно потому, что они заключаются без твердой основы. Достаточно молодым людям почувствовать влюбленность - и они идут в ЗАГС или к алтарю. Но через какое-то время оказывается, что они "не сошлись характерами", а на самом деле они просто не успели хорошо узнать друг друга.

Поэтому, чем ближе вступившие в брак мужчина и женщина будут к тем нравственным нормам, которые установила Церковь, чем строже они будут соблюдать эти нормы, тем больше у них шансов на то, что их совместная жизнь в браке действительно станет тем таинством, тем ежедневным праздником, каким и должен быть христианский брак.

Вопросы и ответы

Сохранятся ли супружеские узы и после смерти? Ведь Христос говорит, что в Царствии Божием не будут ни жениться, ни выходить замуж...
- В будущем веке не будут ни жениться, ни выходить замуж, но, я думаю, не будут и разводиться. Те люди, которые не вступили в брак здесь, на земле, там, конечно, уже в него не вступят. Но на вопрос о том, сохраняется ли там единство супругов, заключенное здесь и здесь выросшее и сформировавшееся, ставшее таинственным, думаю, можно ответить вполне определенно: да, сохранится. И на Страшном суде, я думаю, такие супруги будут предстоять вместе. Если же люди живут вместе, но без любви, без взаимопонимания, то это, конечно, не полноценный брак. Такое сожительство может быть долгим - вплоть до смерти одного из супругов. Но в будущем веке эти люди останутся чужими друг другу, потому что чужими были здесь.
- Вы нарисовали замечательную картину идеального брака. Но ведь человек грешен, и поскольку никто из нас не идеален, то идеального брака, по-моему, вообще быть не может, может быть лишь стремление к нему. Но как с каждым верующим время от времени происходит отдаление от Бога, ощущение богооставленности, так и в браке, мне кажется, такие этапы неизбежны. Поэтому брак, чтобы состояться как таинство, должен быть постоянным сотворчеством двоих.
- Конечно, не бывает идеальных супругов, но все-таки бывают браки, пусть и не идеальные, но, во всяком случае, соответствующие тому, что именуется христианским браком. Мне кажется, дело и заключается в том, что из союза двух далеко не идеальных людей, решивших соединить судьбы и жить так, чтобы недостатки одного восполнялись достоинствами другого, может вырасти нечто если не идеальное, то очень приближенное к идеалу подлинно христианской жизни.

О МОНАШЕСТВЕ

Есть нечто существенно общее между браком и монашеством. Это не два противоположные пути, но два пути, которые во многом близки один другому. Человек как индивидуум - существо не вполне полноценное, он реализуется как личность лишь в общении с другим. И в браке восполнение недостающего происходит через обретение второй "половины", второго "я", через обретение "другого". В монашестве этим "другим" является Сам Бог. Тайна монашеской жизни заключается в том, что принявший монашество целиком ориентирует свою жизнь на Бога. Человек сознательно и добровольно отказывается не только от брака, но и от многого другого, доступного обычным людям, чтобы максимально сосредоточиться на Боге и посвятить Ему всю свою жизнь, все свои помыслы и дела. И в этом смысле монашество близко к браку. Не случайно многие Отцы Церкви сравнивали монашескую жизнь с жизнью супружеской и говорили об устремлении души человеческой к Богу в тех же выражениях, в которых говорили о супружеской жизни. Показательно, что одним из основных текстов, использовавшихся в аскетической литературе, посвященной монашеству, была библейская Книга Песни Песней Соломона, которая, говоря о любви между мужчиной и женщиной, касается таких глубин человеческого естества, что в равной степени применима и к той любви, которая существует между душой человеческой и Богом. Душа христианина - невеста Христова, и именно в этом плане в монашестве реализуется тот "брачный потенциал", который есть у каждого человека. Все то, что недостает человеку, индивидууму, чтобы стать личностью, персоной, чтобы осознать свое персональное бытие в единении и общении с другим, в монашестве обретается через общение с Богом. Это первое.
Второе. Человек не должен принимать монашество только на том основании, что он не сумел вступить в брак. Нередко молодые люди, особенно выпускники духовных семинарий, оказываются перед дилеммой: они созрели для священнослужения, получили духовное образование, готовы начать самостоятельную взрослую жизнь, но по тем или иным обстоятельствам не сумели "решить семейный вопрос", найти себе спутницу жизни. И случается, что архиерей начинает давить на такого человека: раз ты не женат, значит, принимай монашество и рукополагайся. Это, конечно, совершенно недопустимо, потому что как для брака, так и для монашества человек должен созреть, и любая спешка, а тем более давление, здесь неуместны и недопустимы. Монашество можно принимать лишь в одном случае - если человек чувствует к этому горячее призвание. Монашеское призвание не может быть минутным порывом: оно должно вызревать в человеке на протяжении долгого времени, становиться все более явным, все более сильным. Если же человек не уверен в своем призвании, колеблется, то принимать монашество нельзя. В беседе о браке я говорил примерно о том же: нельзя вступать в брак, пока сохраняется сомнение, что именно этот человек - тот, с которым ты готов разделить всю свою жизнь, ради которого готов пожертвовать своей жизнью. Аналогичный подход должен быть в отношении принятия монашеского пострига.
Третье. Монашество имеет разные внешние формы. Есть монахи, живущие в монастырях, есть живущие в миру. Есть монахи, выполняющие церковное послушание, например, преподающие в духовных школах, есть монахи, которые занимаются благотворительностью или социальным служением, заботятся о бедных. Есть монахи - священнослужители на приходах. Одним словом, внешняя картина монашеской жизни может быть самой разной. Но внутренняя суть от этого не меняется. А она заключается, как мне кажется, в двух вещах - в одиночестве и в непрестанном предстоянии Богу. Поэтому человек, который не чувствует призвания к одиночеству, к тому, чтобы всю свою жизнь без остатка отдать Богу, не должен становиться монахом.
Случается, что молодые люди принимают монашество, ориентируясь на те или иные возможности, которые, как они полагают, можно будет получить, приняв постриг.

Огромную и трагическую ошибку допускают люди, которые принимают постриг ради церковной карьеры. В современной практике Православной Церкви архиереем может стать только монашествующий. Это приводит к тому, что люди с карьерными устремлениями принимают монашество, чтобы достичь церковных высот. Но высот этих достигают очень немногие, потому что монахов много, а епископов мало. И нередко такие люди уже в зрелом возрасте оказываются перед ситуацией, когда понимают, что их желание недостижимо, что они "выпали из обоймы" или так и не вошли в ту "обойму", которая поставляет кадры для архиерейского служения. И наступает страшнейший кризис. Человек понимает, что он погубил свою жизнь, лишившись многого ради иллюзии. Подобные ситуации должны быть исключены. Монашество можно принимать только в том случае, если человек целиком ориентирован на Бога, готов отдать Богу свою жизнь, идти тесными вратами. Монашество - это максимальное выражение того "тесного" пути, о котором говорит Господь (Мф. 7:13; Лк. 13:24). Это путь достижения внутренних высот, путь внутренних обретений - при внешних потерях. Принятие же пострига ради каких-то внешних целей извращает самую суть монашества.

Недопустимо принимать монашество и по послушанию. К сожалению, довольно часто случается, что человек на каком-то этапе своей жизни не может решить, принимать ли ему монашество или вступить в брак. Не имея достаточных внутренних сил для самостоятельного решения, он говорит себе: "Пойду к духовнику (вариант: поеду к такому-то старцу), и что он мне скажет, на то и будет воля Божия". Такой подход порочен. Все ответственные решения человек должен принимать сам. И нести за них полную ответственность. Конечно, нет никакой гарантии, что ошибки не произойдет. Многие люди ошибались в выборе своего жизненного пути. Но человек, который сам допустил ошибку, сам же может ее исправить, пусть даже это и дорого ему обойдется. Если же ошибка допущена кем-то другим и человек понимает, что его судьба не состоялась, потому что когда-то, по неразумию, опрометчиво он вверил решение своей судьбы другому, то такую ошибку исправить уже некому.
В беседе о браке я говорил, что есть два вида брака - брак как таинство и брак как сожительство. То же самое можно сказать и о монашестве: оно может быть таинством, а может им не быть. Монашество, которое является таинством, преображает всю жизнь человека, изменяет ее коренным, радикальным образом.
Кстати говоря, существует совершенно неправильная традиция, унаследованная от того времени, когда наша Церковь находилась под сильным влиянием западной схоластики, - проводить границу между таинствами и обрядами и относить брак к разряду таинств, а монашеский постриг - к разряду церковных церемоний, лишенных таинственного характера. Монашеский постриг - такое же таинство, как и другие таинства Церкви, потому что содержит в себе все признаки таинства. Человек, принимающий монашество, получает другое имя, подобно тому как это происходит в Крещении. Он облачается в новую одежду. Как и в таинстве Крещения, по вере Церкви, человеку прощаются грехи, в том числе и те, что являются каноническим препятствиям для принятия священного сана. И даже в самом чинопоследовании монашеского пострига оно названо таинством, когда постригающий говорит постригаемому: "Ты приступил к этому великому таинству". Но монашество только тогда осуществляется как таинство, когда принимается по призванию, дабы стать путем внутреннего совершенствования, путем восхождения человека по той "лествице" обретения добродетелей и борьбы со страстями, которую так прекрасно изобразил в своей классической книге святой Иоанн Синайский.

В каком случае можно говорить, что монашество не состоялось как таинство, что принятие пострига оказалось неудачей или ошибкой? В том случае, когда человек принял постриг либо против воли, по послушанию другому лицу, либо в слишком раннем возрасте по собственному неразумию, либо под влиянием настроения или энтузиазма, которые потом прошли. Такой человек, уже будучи монахом, понимает, что он совершил ошибку, что для монашеской жизни он совершенно не предназначен. Из этой ситуации есть три исхода.

При первом исходе человеку удается себя переломить: он говорит себе, что, коль скоро стал монахом, коль скоро Бог привел его к этому образу жизни, нужно сделать все, чтобы монашество стало действительно таинством единения с Богом. И человек старается с помощью Божией настроить свою жизнь на нужный аскетический лад. Это лучший вариант, но, к сожалению, такой исход достаточно редок.

Чаще встречаются второй и третий варианты. Второй вариант: человек остается в монашестве, дабы не нарушить монашеские обеты, но при этом не испытывает ни радости, ни вдохновения от того, что он монах, а просто "тянет лямку", кляня свою судьбу. Третий вариант: монах покидает монастырь, "расстригается", как говорят в просторечии, становится мирянином.

Трудно сказать, что лучше. С одной стороны, монашеские обеты даются человеком раз и навсегда, и, согласно каноническим правилам Церкви, даже тот монах, который сложил с себя иноческое одеяние и вступил в брак, продолжает оставаться монахом, но монахом падшим, живущим во грехе. И за редчайшими исключениями бывшие монахи, вступая в брак, не получают церковного благословения на брачную жизнь и не могут быть обвенчаны в храме. Такова традиция Православной Церкви. В этом смысле монашеские обеты налагают на человека большие обязательства, чем брачные обеты: Церковь может признать развод, но никакого "расстрижения" церковные каноны не признают. И если в брак можно вступить дважды, то монашеские обеты дважды дать нельзя.

В течение первых двух лет моей монашеской жизни я жил в монастыре, в котором едва ли не каждый второй монах отказывался от обетов и уходил из монастыря. Некоторые из ушедших женились. Как правило, такие браки были неудачными и вскоре распадались. Помню случай, когда человек бросил монашество через два дня после пострига, что свидетельствовало о его полной внутренней неготовности к монашеской жизни. Вспоминаю и другой случай: молодой человек поступил в монастырь на огромном энтузиазме, искренне хотел отречься от мира, вести святой образ жизни, но по натуре был общительным, светским, а в монастыре не нашел той духовной пищи, того духовного руководства, которое могло бы не только удержать его на стезе монашеской жизни, но и сделать эту жизнь духовно наполненной. В результате он начал терять трезвение, контроль над собой, стал ходить в город, связался с женщинами, начал играть в рок-группе (в прошлом он был музыкантом). Дальше - алкоголь, наркотики. В результате он ушел из монастыря, женился, развелся и, не дожив до сорока лет, умер от передозировки наркотиков. Этот и другие подобные случаи укрепили во мне убеждение, что решение о монашеском постриге может быть принято только по очень трезвом и серьезном размышлении, только после того, как человек глубоко укрепился в своем желании жить монашеской жизнью, убедился, что это его призвание, только после долгого искуса.

Мне часто приходится общаться с молодыми людьми, которые стоят на распутье. Некоторые из них говорят: "Я подумываю о монашестве, но у меня есть сомнения, колебания". Я этим людям обычно отвечаю, что до тех пор, пока у них сохраняется хотя бы тень сомнения, хотя бы даже слабое колебание, монашество принимать не следует. Советую им не спешить, подождать хотя бы года три, а затем проверить, не ослабло ли это желание, не охладело ли оно, и если оно сохранилось, то решаться на принятие монашества. Ошибка может иметь роковые последствия, так как, дав монашеские обеты, а затем поняв, что монашество ему не по силам, человек редко бывает способен вернуться к нормальной жизни. Он остается на всю оставшуюся жизнь духовно травмированным, нравственно искалеченным.

Как и в браке, в монашестве существует своя динамика, и монах может развиваться либо в положительном, либо в отрицательном направлении. В монашестве человек не стоит на месте: он либо идет по пути к Богу, мало-помалу накапливая духовный потенциал, либо постепенно растрачивает тот небольшой первоначальный запас, который есть у всякого человека, принимающего монашество. И в этом смысле, конечно, очень важно, чтобы человек с самого начала правильно себя настроил. Как и в браке, в монашестве возможна первоначальная эйфория и последующее разочарование. Бывает, что, приняв постриг, человек в первые дни или месяцы живет словно на небе, он счастлив, ему кажется, что сбылась его мечта, что монашеская жизнь - именно то, к чему он стремился. Но потом наступает отрезвление. Человек начинает видеть, что в монашеской жизни есть свои трудности и искушения, к которым он оказывается не готов. Очень важно суметь пережить этот критический момент. Если в браке супруги могут вдвоем преодолеть критические ситуации, то в монашестве человек оставлен наедине с собой. Конечно, он не один, если пребывает в Боге, но поддержки от людей монаху часто не хватает. Нередко ему недостает правильного духовного руководства, особенно в наше время, когда опытных духовников мало.

В советское время в Русской Православной Церкви было всего 18 монастырей, но даже тогда жаловались на нехватку опытных духовных руководителей. Сегодня число монастырей перевалило за 500, но духовно опытных наставников от этого не прибавилось. Ведь духовные руководители должны вырастать десятилетиями, и чтобы они выросли, должна существовать прочная монашеская традиция. Сами духовники должны быть учениками опытных наставников. Сила монашества заключается именно в преемстве духовного руководства, которое, как и апостольское преемство, идет от первохристианских времен: духовный опыт передается от учителя к ученику, а потом ученик сам становится учителем и передает опыт своим ученикам.
В истории христианской святости немало примеров, когда монашеский опыт передавался от учителя к ученику. Преподобный Симеон Новый Богослов был учеником преподобного Симеона Благоговейного. Получив от учителя глубокие знания в области аскетической и мистической жизни, он записал их и передал своим ученикам. Никита Стифат, написавший житие Симеона Нового Богослова, был его ближайшим учеником. И у самого Никиты Стифата, естественно, были ученики. Непрерывная цепь преемства духовного опыта продолжается от древних времен до наших дней. И даже в советское время в Русской Православной Церкви эта цепь не прервалась, хотя и была ослаблена: духовно опытные руководители, старцы, были в те годы большой редкостью, но они все же существовали.

А что происходит сейчас? Открывается небольшой монастырь, епископ направляет туда двадцатитрехлетнего игумена, тот берет с собой нескольких двадцатилетних послушников, и они начинают друг друга воспитывать. Нет никакой гарантии, что юноша, назначенный настоятелем только потому, что надо было, получив в церковное распоряжение монастырское здание, кого-то туда срочно поселить, станет действительно хорошим наставником для этой молодежи, которая приходит, может быть, с большим энтузиазмом, с огнем, но при недостатке духовного руководства может разочароваться и оказаться на ложном пути.
Мне кажется, что, так же как и принятие священства, принятие монашества должно происходить в зрелом возрасте. В древних монастырях не постригали не только пятнадцати-, семнадцатилетних, но даже и двадцатилетних. К постригу готовились очень долго. Прежде чем поступить в монастырь, человек долго размышлял. Никто не настаивал, чтобы он шел в монастырь, как сейчас это делают некоторые духовники, подталкивая молодежь к принятию монашества. Поступив в монастырь, человек долго находился в статусе послушника, и если разочаровывался, мог спокойно уйти, чтобы начать полноценную жизнь в миру. И только если человек, проведя много лет в монастыре, понимал, что это его путь, его постригали. Таким образом, постриг был не началом его монашеского пути, а неким итогом долголетнего искуса: постриг подтверждал, что человек призван к монашеству, что его желание стать монахом не было скороспелым, поспешным, что это было его собственное желание, а не желание другого лица, пытавшегося принудить его к монашеству.

Вопросы и ответы

Для чего вообще нужен статус монашества? Надо давать людям, имеющим к этому склонность, возможность жить такой жизнью. А статус монашества, может быть, следует давать только лишь людям, достигшим духовных высот, обладающим духовным авторитетом, вступившим в зрелый или преклонный возраст.
Это помогло бы избежать ошибок.
- Я не считаю, что монашество - удел одних стариков. Не думаю, что нужно постригать в монахи только людей, достигших духовной опытности, потому что эта опытность как раз и приобретается через монашескую жизнь. Надо избегать крайностей. Я думаю, что если для вступления в брак лучший возраст - от двадцати до тридцати, то для монашества - от тридцати до сорока. Можно, конечно, принять постриг и раньше, но степень риска тогда повышается. Категорически недопустимо, на мой взгляд, постригать лиц, не достигших двадцати лет. Мне известны случаи принятия монашества и в более раннем возрасте, что впоследствии послужило для таковых монахов поводом к отказу от монашеских обетов. Думаю, что в подобных случаях постриг можно признать недействительным, ибо подросток, почти ребенок к такому серьезному шагу не может быть готов.
- Вы сказали, что монашество - это наиболее "узкий путь". Хочу поспорить с этим. Мы, живя в миру, не уходим добровольно от трудностей. У нас семьи, мы должны работать, зарабатывать свой хлеб в поте лица, у нас трудные отношения с окружающими. А монахи, по-моему, обеспечили себе в монастырях жизнь более спокойную, они заняты самосовершенствованием, к которому нужно стремиться и нам. Но выкроить время, чтобы читать те же великие книги, что и они, нам гораздо труднее, потому что у нас семьи, дети, внуки. У них же времени на это достаточно. Не кажется ли вам, что наш путь, если мы хотим тоже быть хорошими христианами, в чем-то даже труднее, чем монашеский?
- Кажется. Когда я говорю, что монашество есть наиболее радикальное выражение "узкого пути", я не имею в виду, что оно - нечто сверхтрудное. Во многих отношениях жить в миру гораздо труднее. Монашество - это "узкий путь" в смысле отречения от многих вещей, которые обычным людям принадлежат по праву. И монашествующие отрекаются от многих внешних вещей ради внутренних обретений. Но не думаю, что монашество выше брака или что оно больше способствует достижению святости, чем брак. Любой путь, который избирает человек, если он стремится к Богу, - это путь трудный, это "тесные врата". И если человек стремится жить по-евангельски, он всегда будет встречать препятствия и всегда будет их преодолевать. Монашеская жизнь, как и жизнь в браке, дана человеку для того, чтобы он смог максимальным образом реализовать свой внутренний потенциал. Она дана для обретения Царствия Божия, которое может стать уделом каждого из нас после смерти, но опытно приобщаться к нему мы можем уже здесь, на земле.

Брак, целибат и монашество

Христианская этика парадоксальна вообще, и в частности, потому, что брак и целибат, предполагающие, казалось бы, различные принципы поведения, основываются на едином богословии Царства Божьего, следовательно, на единой духовности.

В начале этой книги было показано, что особенностью христианского брака является преображение и видоизменение естественных отношений мужчины и женщины в вечные узы любви, не прерываемые смертью. Брак - таинство, потому что в нем - будущее Царство Божие, брак - это пир Агнца (Откр. 19, 7–9), в нем предвкушается и предызображается вся полнота единения между Христом и Церковью (Еф. 5, 32). Христианский брак видит свое завершение не в плотском удовлетворении, не в достижении определенного социального положения, а в эсхатоне - «конце всех вещей», который Господь готовит для Своих избранных.

Целибат - и особенно монашество - основаны на Писании и Предании Церкви, они непосредственно связаны с представлением о будущем Царстве. Сам Господь сказал, что когда из мертвых воскреснут, тогда не будут ни жениться, ни замуж выходить, но будут как ангелы на небесах (Мк. 12, 25). Но выше уже говорилось, что эти слова не следует понимать в том смысле, будто христианский брак уничтожится в будущем Царстве; они указывают лишь на то, что плотский характер человеческих отношений аннулируется. Так, Новый Завет неоднократно восхваляет безбрачие как предвкушение «ангельской жизни»: Есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царствия Небесного, - говорит Христос (Мф. 19, 12). Великий образ святого Иоанна Крестителя, Апостола Павла и «ста сорока четырех тысяч», упомянутых в Апокалипсисе (Откр. 14, 3–4), служат достойным образцом бесчисленному множеству христианских святых, сохранивших чистоту девства во славу Божию.

Древние христиане и Отцы Церкви обращали особое внимание на девство, вероятно, это было естественной реакцией на половую распущенность языческого мира и отражением христианского эсхатологизма. Можно сказать, что монашество для многих его приверженцев было лучшим разрешением стоящих перед ними этических проблем. Но несмотря на это, Церковь сохранила не знающую компромиссов уникальную ценность христианского брака. Эта безоговорочность в признании таинства брака говорит сама за себя, если учесть, что лишь немногие церковные писатели признавали сакраментальный характер обряда пострижения в монахи. Эта непреходящая ценность брака нашла прекрасное выражение в творениях Климента Александрийского - одного из создателей христианского богословия (III век), а также великого Иоанна Златоуста (отрывки из их сочинений даны в Приложении).

И брак, и целибат, таким образом, являются путями евангельской жизни, предвкушением Царства, которое уже было явлено во Христе и проявится в своей силе в последний день. Вот почему мы можем признать только брак во Христе, скрепленный Евхаристией, и безбрачие «во имя Христа», несущие в себе эсхатологический смысл, - а не тот брак, что заключен случайно, как некий контракт или результат плотского наслаждения; не тот целибат, который принят по инерции или, что еще хуже, из безответственного эгоизма и самозащиты. Церковь благословляет монахов, аскетов, духовных людей, благословляет и христианские браки, но не имеет необходимости благословлять старых холостяков и старых дев.

Точно так же как христианский брак предполагает жертвенность, ответственность за семью, самоотдачу и зрелость, христианский целибат немыслим без молитвы, поста, послушания, смирения, милосердия и постоянных аскетических упражнений. Современная психология не обнаружила, что отсутствие сексуальной активности создает какие–либо проблемы; Отцы Церкви знали это очень хорошо и разработали великолепную систему аскетических упражнений, на которых строится монашеская жизнь и которые делают девственность и воздержание не только возможными, но и плодотворными. Они знали, в отличие от некоторых современных психологов, что присущий человеку инстинкт любви и размножения не обособлен от остальных проявлений человеческого бытия, а представляет собой центр его. Он не может быть подавлен, но может быть преображен, видоизменен и при помощи молитвы, поста и послушания во имя Христа направлен в русло любви к Богу и ближнему.

Кризис вокруг вопроса о целибате в католической Церкви вызван его принудительным характером, который лишает это служение одухотворенности и превращает его из естественной потребности в нечто невыносимое и излишнее. Служения, ежедневная месса, особый молитвенный образ жизни в изоляции от мира, в бедности и посте теперь католическим духовенством оставлен. Современный священник не особенно ограничивает себя в отношении удовлетворения материальных потребностей (пищи, комфорта, денег); он не соблюдает какую–то настоящую дисциплину молитвы. Но в таком случае его безбрачие утрачивает свой духовный смысл, то есть эсхатологический характер, указывающий путь к Царству. Как отличны от этого Царства обычно комфортабельные дома приходских священников, как несовместимы положения современной теологии - «вживание в мир», «социальная ответственность» - с путями достижения Царства! К чему же тогда целибат?

Но в православном понимании целибат, предпринимаемый исключительно с целью достижения епископского сана, еще более опасен в духовном отношении. Предание Церкви единодушно утверждает, что подлинная чистота и истинная монашеская жизнь осуществимы лишь в монастырском общежитии. Лишь очень немногие особо сильные личности могут сохранить безбрачие, живя в миру. Смирение - единственная добродетель, которая может облегчить их бремя; но, как мы все знаем, это одна из наиболее трудно достижимых и потому редчайших добродетелей.

Монашество всегда расценивалось православием как подлинное свидетельство Благовестия Христа. Монахи, как в свое время ветхозаветные пророки и первохристианские мученики («свидетели»), внесли достойный вклад в утверждение христианства. Личным примером просветленной, радостной, наполненной высшим содержанием жизни молитвы и служения, независимой от обстоятельств этого мира, монахи дали живое доказательство тому, что Царство Божие воистину внутри нас. Восстановление этой традиции имело бы совершенно особое значение для окружающего нас воинственно–секуляризованного мира. Нынешнее человечество, претендующее на полную самостоятельность, не просит помощи у христианства в своих поисках «лучшего мира». Однако оно может вновь заинтересоваться помощью Церкви, если последняя явит миру не только «лучшее», но и действительно новое и высшее бытие. Вот почему сейчас многие молодые люди, занятые поисками этого нового и высшего, находят его, в лучшем случае, в дзэн–буддизме, или, что хуже и чаще всего, - в наркотическом трансе, или других подобных средствах, приближающих к смерти.

Монахи были свидетелями о новой жизни. Если бы среди нас было больше подлинных монашеских общин, наше свидетельство было бы убедительнее. Однако новое творение Христово во всей его красоте остается доступным для всех нас через супружескую любовь, если только мы, вместе с Апостолом Павлом, примем брак «относительно ко Христу и Церкви».